Антон Семёнович Макаренко в «Педагогической поэме» рассказывал, как один из сотрудников, комментируя мнение, что выплата воспитанникам зарплаты несовместима с идеологией, заметил: «Когда у человека есть деньги, то у него и «идеи», и все такое прочее, а когда нет, то только одна «идея» – у кого бы занять».
Читайте также: Парасюк рассказал, почему Порошенко не посадил его за расстрелы на Майдане
С Украиной теперь тоже так: едва ли не все действия Зе-команды в последнее время обусловлены стремлением получить вспомоществование от МВФ. Тому же посвящена и статья Зеленского в испанской El Pais «Украина принимает меры по предотвращению банкротства». Президент Украины униженно распинается: «Украина помогла 25 странам эвакуировать своих граждан из Китая и направила в Италию бригаду анестезиологов и партию медицинского спирта... Мы провели больше реформ, чем любое другое предыдущее правительство» [все «предыдущие правительства» заявляли то же самое. – А.К.].
Однако как случилось, что Украина, говоря словами видного экономиста Виктора Суслова (в 1997-1998 гг. – министр экономики Украины), «дореформировалась до нищеты и банкротства»? Почему пресловутые реформы довели страну до того, что её нынешним руководителям приходится думать о «предотвращении банкротства»? В 1991 году, когда Украина, опережая дезинтеграцию СССР, провозгласила себя самостийной, никто бы не рискнул назвать её «сырьевой и аграрной», как называет сейчас Зеленский. Украинская ССР имела космическую промышленность, авиастроительную промышленность, химическую промышленность, развитое судостроение, многие другие отрасли высокотехнологичного машиностроения...
А всё объясняется просто. В основе действий подавляющего большинства украинских политиков лежал лозунг «Геть от Москвы.». Здравомыслящим украинским руководителям вроде Виктора Суслова, прекрасно понимавшим необходимость сохранения и развития экономических связей между двумя частями бывшей Большой страны, приходилось работать в условиях жесточайшего противодействия тех, кто готовы были «спалити хату абы москаль на неё не дивився». Да и ельцинская Москва не очень-то располагала к здравомыслию…
Ещё до Беловежских соглашений декабря 1991 года тогдашний премьер-министр Украины Витольд Фокин заявлял, что его интересует не координация усилий для преодоления тяжелейшего кризиса, а только раздел общесоюзного имущества. Закладывались основы курса на «евроатлантическую интеграцию», но к чему он мог привести, если большинство предприятий Украины являлись составной частью производственных цепочек с заводами в других республиках, прежде всего в Российской Федерации.
Автор в советские времена работал на предприятии, бывшем в СССР монопольным производителем варикапов – диодов, без которых невозможны современные радиоэлектронные устройства. В 1992-1993 годах предприятие, хотя и резко снизило объёмы производства, продолжало поставлять продукцию потребителям на всей территории СНГ. Однако недавние смежники, а ныне конкуренты из Зеленограда и Новосибирска, пригласив с Украины нескольких специалистов, быстро освоили выпуск варикапов у себя – и мой родной завод был обречён.
Таких примеров было множество. Кооперационные связи рвались, а внутриукраинский рынок оставался недостаточно ёмким, он не обеспечивал окупаемость производства.
«Западные партнёры» открывать свои рынки для украинских товаров не торопились, да и не была там востребована украинская продукция высоких переделов в силу разности сложившихся технических стандартов. Потерять старые рынки сбыта оказалось неизмеримо проще, чем приобрести новые. Это была игра в одни ворота. Скажем, ради «стратегического партнёрства» с Польшей украинский рынок был широко открыт для польского ширпотреба, который вполне можно было производить на Украине.
Показательна и история с закрытием Чернобыльской АЭС. В угоду Западу Украина, испытавшая тяжёлый энергетический кризис (мы не забыли веерные отключения), согласилась закрыть станцию, которая обеспечивала 15% производства электроэнергии в стране. А с компенсацией на строительство энергоблоков на других станциях «цивилизованные» партнёры обманули на несколько миллиардов долларов. «Не своих» они обманывают всегда. За первые десять лет самостийности Украина стала обладателем антирекорда (60%.) по уровню падения ВВП среди республик европейской части СССР. Это косвенный показатель той цены, какую заплатил народ Украины за то, что её новые правители получили возможность объявить её «не Россией».
А потом был первый, «оранжевый», майдан. Он повлёк не только принудительную ассимиляцию русских, но и привёл к тому, что уже в 2005 году темпы роста ВВП в годовом исчислении составили всего 2,7%, упав в августе (последнем месяце первого премьерства Тимошенко) до отрицательной величины в минус 1,6%. После второго майдана и государственного переворота в феврале 2014 года курс на разрыв всяких связей с Россией стал официальной линией Киева. Невозможно вспомнить хотя бы одно высокотехнологичное предприятие Украины, которое хорошо бы себя чувствовало в постмайданные времена. Если не закрылись, то влачат жалкое существование. Все проекты с партнёрами из третьих стран, подававшиеся как альтернатива российскому рынку, обернулись пшиком или продажей по сходной цене «непрофильных активов». Разрыв связей с РФ болезненно ударил по украинской металлургии; лишившись дешёвого российского сырья (газа), практически остановился украинский химпром – а эти две отрасли были когда-то локомотивами экономики Украины.
Казалось, элементарный здравый смысл подталкивал Зеленского к восстановлению отношений с Россией, тем паче что этого ждали 75% избирателей, отдавших этому комику на выборах свои голоса. Однако даже слегка скорректировать курс Порошенко новому президенту оказалось не по силам. И теперь всё, что ему остаётся, это взывать с криком SOS к Западу. Только, как заметил Виктор Суслов, «Запад уже не спасет наши души, да ему это и не нужно».
